Госпожа Джейн Муар не могла толком объяснить, почему у всех четверых ее детей были крылья.
— Наверно это потому, что их отец был слишком ветреным! — сказал сосед, и противно захихикав, скользнул за мусорный бак.

— Скорее крылья у них потому, что их мать давно мечтала улететь подальше от таких соседей! — ответила госпожа Джейн Муар.

— Тельма, у тебя грязная мордочка, умойся! Роджер, перестань задирать Джеймса! Харриет, когда мурлыкаешь, ты должна слегка прикрыть глаза, и мять меня передними лапами... да, вот так, правильно. Как вам сегодня молоко, дети?
— Очень вкусно, мама, спасибо! — радостно ответили они.

Все четверо были прекрасными детьми, хорошо воспитанными, но госпожа Муар все равно за них волновалась. Это был плохой район, и постепенно жить в нем становилось еще хуже. Колеса легковых машин и грузовиков весь день носились мимо. Мусор, голодные псы, бесконечные ботинки и туфли, — идущие, бегущие, топающие, пинающие, — никакого покоя и тишины, вдобавок еды становилось все меньше и меньше. Большинство воробьев улетели, крысы были злобными и опасными, а мыши — пугливыми и тощими...

Поэтому крылатость детей была самой меньшей из проблем госпожи Муар. Она каждый день вылизывала эти шелковистые крылья вместе с мордочками, лапами и хвостами, время от времени удивляясь им, — но была слишком озабочена поисками еды и заботой о семье, чтобы много думать о том, чего не понимала.

И только когда огромный пес погнался за маленькой Харриет, загнал ее в угол за мусорным баком, бросился на нее, оскалив белозубую пасть — и та с отчаянным мяуканьем прыгнула в воздух, пролетела над головой пса, и вспорхнула на крышу, — только тогда госпожа Муар все поняла...

Пес ушел, раздраженно рыча, но при этом поджав хвост.
— Можешь спускаться, Харриет, — позвала мать. — Дети! Идите все сюда!
Они вернулись к мусорному баку. Харриет все еще дрожала, и остальные мурлыкали ей, и терлись об нее, пока она не успокоилась.
Тогда госпожа Джейн Муар сказала:

— Дети, перед вашим рождением я видела сон, и теперь понимаю, что он означал. Здесь не самое лучшее место для жизни, вот почему у вас есть крылья: чтобы улететь отсюда. Я знаю, вы умеете ими пользоваться. Я видела тебя, Джеймс, как ты вчера вечером пролетел над аллеей, и видела твои прыжки «ласточкой», Роджер, и считаю, что вы сумеете это сделать. Я хочу, чтобы вы хорошо поужинали, а потом улетели отсюда — далеко-далеко!>

— Но мама... — сказала Тельма, и расплакалась.
— Я не могу уйти вместе с вами... — тихо сказала госпожа Муар. — Мое место здесь. Мистер Джон Том вчера вечером сделал мне предложение, которое я намереваюсь принять, и не хочу чтобы дети путались у меня под ногами!

Малыши очень расстроились, но они знали, что в кошачьих семьях так принято. А еще они гордились тем, что мама доверяет им самим заботиться о себе — ведь это значило, что они уже совсем взрослые!
Поэтому, все вместе плотно поужинав у мусорного бака, который перевернул пес, Тельма, Роджер, Джеймс и Харриет промурлыкали прощание своей дорогой матери, и по очереди расправив крылья, взлетели над аллеей, над крышами...

Госпожа Джейн Муар смотрела им вслед, и ее сердце сжималось от страха и гордости.
— Они замечательные дети, Джейн, — сказал подошедший мистер Джон Том своим мягким глубоким голосом.
— Наши тоже будут замечательными, Том! — ответила госпожа Муар.

Миля за милей летели Тельма, Роджер, Джеймс и Харриет, и все это время видели под собой только крыши и улицы города.
Хлопая крыльями, к ним подлетел голубь, и некоторое время летел рядом, тревожно вглядываясь в них своим маленьким, круглым, красным глазом.
— Да что же вы за птицы такие? — наконец спросил он.
— Перелетные голуби! — насмешливо откликнулся Джеймс, а Харриет мяучливо рассмеялась.
Голубь подпрыгнул в воздухе, испуганно уставился на нее, затем развернулся, и унесся прочь по широкой крутой дуге.
— Хотел бы я уметь так летать, — сказал Роджер.
— Голуби такие тупые... — пробормотал Джеймс.
— У меня уже болят крылья, — добавил Роджер
— И у меня тоже, — отозвалась Тельма. — Давайте где-нибудь приземлимся и отдохнем?
Маленькая Харриет уже направлялась вниз в сторону церковного шпиля.
Котята прицепились к резным выступам на церковной крыше, и напились воды из водосточного желоба.
— Отличное местечко! — пропела Харриет, оседлав верхушку шпиля.
— А вон там что-то еще, — сказала Тельма, указывая носом на запад. — Выглядит приятнее чем улицы города.
Они все посмотрели на запад, но кошки плохо видят на большом расстоянии.
— Если ты думаешь, что там приятнее, давайте посмотрим, что там! — сказал Джеймс, и они отправились дальше.

Котята не могли лететь с той неутомимой легкостью, с которой это делают голуби. Госпожа Муар заботилась о том, чтобы ее дети хорошо питались, и они были довольно упитанными, поэтому чтобы держаться в воздухе им приходилось сильно махать крыльями. Но они довольно быстро научились парить, не двигая ими, позволяя ветру поддерживать их, хотя у Харриет это получалось плохо, и она все время отставала.
Примерно через час котята приземлились на крыше огромной фабрики. И хотя воздух там дрожал от грохота, и пах просто ужасно, они немного поспали, сбившись в усталую меховую кучу. Затем, ближе к вечеру, проснувшись очень голодными (ничто так не нагоняет аппетит, как полет) — они полетели дальше.

Солнце село...
Внизу зажглись городские огни; длинные цепочки и ручейки огней потянулись во тьму. В эту тьму и летели котята, пока внизу не осталось ни одного светлого пятнышка, кроме мерцающего на вершине холма слабого огонька, — только тогда они медленно опустились на землю.
Мягкая земля... странная земля! До этого котятам был знаком только тротуар: шершавый асфальт, холодный цемент. Для них все вокруг было новым и необычным; мягкая земля, опавшая листва, трава, веточки, грибы, черви... и все это пахло невероятно интересно!

Неподалеку пробегал небольшой ручей. Они услышали его мелодичное журчание, и пошли в ту сторону, потому что очень хотели пить. Напившись, все уселись рядком, умывая мордочки, и только Роджер продолжал стоять, припав к земле, почти касаясь носом воды, и пристально вглядывался в нее.
— Что это там, в воде? — прошептал он.
Остальные котята тоже заинтересованно уставились в воду.
В ней что-то двигалось — быстрое, поблескивающее в свете звезд серебристым отблеском...
Лапа Роджера стремительно метнулась вперед.
— Думаю, это наш ужин! — ответил он сам себе.
После еды они прижались друг к другу под кустом, и заснули. Но сначала Тельма, затем Роджер, потом Джеймс, и даже маленькая Харриет поднимали голову, открывали глаза, и мгновение прислушивались. Они знали, что оказались в намного лучшем месте, чем их аллея, но также знали о том, что везде есть свои опасности, — и неважно кто ты — рыба, кошка, или даже кошка с крыльями...
----------
— Это просто нечестно! — крикнул дрозд.
— Несправедливо! — согласился зяблик.
— Недопустимо!! — завопила голубая сойка.
— Не понимаю, что тут нечестного? — сказала мышь. — У вас всегда были крылья, а теперь они есть и у них. Что в этом несправедливого?
Рыба в ручье ничего не сказала. Рыба никогда ничего не говорит, и никто не знает, что она думает о несправедливости.
— Сегодня утром я нес веточку в гнездо, и КОТ слетел, — кот СЛЕТЕЛ с вершины Домашнего Дуба, и оскалился, глядя на меня! — сказал Дрозд, и остальные певчие птицы снова закричали: — Ужасно! Неслыханно! Недопустимо!
— Вы можете попробовать спрятаться в норах, — сказала мышь, и потрусила прочь.

Птицы должны были научиться ладить с Летучими Полосатиками. Большинство из них были больше напуганы и возмущены, чем действительно подвергались опасности, ведь они были гораздо лучшими летунами, чем Роджер, Тельма, Харриет и Джеймс. Птицы никогда не запутывались крыльями в ветвях, никогда не натыкались на стволы деревьев, и если их преследовали, могли легко ускользнуть, увеличив скорость или ловко маневрируя. Но они тревожились в основном из-за птенцов. Сейчас у многих птиц в гнездах были яйца, и когда вылупятся малыши, как уберечь их от кошек, которые умели летать, и могли добраться до самой тонкой ветви, в самой густой листве?
Сове понадобилось некоторое время, чтобы понять это.

Совы не умеют думать быстро. Они думают медленно...
Было уже начало лета, вечер, когда Сова, с нежностью глядя на своих двух маленьких совят, увидела Джеймса, который пролетел мимо, преследуя летучих мышей.
Она медленно подумала:
— Этому — не бывать...
И мягко развернув свои большие серые крылья, беззвучно полетела следом за котенком, растопырив острые когти...

Летучие Полосатики устроили себе жилище в дупле посередине ствола большого вяза, куда было не добраться лису и койоту, а вход был слишком узким, чтобы внутрь мог проникнуть енот. Тельма и Харриет вылизывали друг другу спины, и и рассказывали о событиях этого дня, когда услышали жалобный плач у подножья дерева.
— Это Джеймс! — воскликнула Харриет.
Котенок скорчился под кустами, весь исцарапанный и окровавленный, а одно его крыло волочилось по земле.
— Это была сова... — сказал он, когда сестры помогли ему с трудом вскарабкаться на ствол дерева к их дуплу. — Я едва сумел убежать! Она поймала меня, но я ударил ее когтями, и она меня упустила...
В этот момент в гнездо влетел Роджер; его глаза были круглыми и черными от ужаса.
— Она преследует меня!!! — закричал он. — Сова!
Постепенно успокоившись в безопасности дупла, котята принялись вылизывать раны Джеймса, пока тот не заснул.
— Теперь мы знаем, как себя чувствуют маленькие птички... — мрачно сказала Тельма.
— Что будет с Джеймсом? — прошептала Харриет. — Сможет ли он снова летать?
— Лучше бы не смог! — произнес мягкий и глубокий голос у самого входа в дупло.
Там сидела Сова.
Полосатики посмотрели друг на друга, и до самого утра не сказали ни слова...

Когда взошло солнце, Тельма осторожно выглянула наружу.
— Ее нигде не видно, — сказала она. — Но вечером Сова может вернуться...

 С этого дня им приходилось охотиться только днем, а вечером прятаться в дупло: хотя Сова думает медленно, она помнит долго.
Джеймс болел несколько дней, и за это время очень похудел. Когда он выздоровел, оказалось, что теперь не может долго летать; левое крыло стало плохо сгибаться. Но Джеймс никогда не жаловался, и, сложив крылья, часами сидел у ручья, подстерегая рыбу.
Рыба тоже не жаловалась. Она никогда этого не делает.
     ---------
Однажды вечером, почти в середине лета, все Полосатики отдыхали в своем дупле, очень усталые и расстроенные.
За целый день Тельма не смогла найти никакой еды кроме маленькой землеройки, от которой у нее разболелся живот. Койот прогнал Роджера, помешав ему поймать древесную крысу, а рыбалка Джеймса была неудачной.
На соседнем дереве громко ссорилась семья енотов. Мимо дупла молча пролетела Сова...
Два юных енота затеяли драку, выкрикивая угрозы и оскорбления, и все остальные еноты тоже ввязались в нее, вереща, царапаясь, и изрыгая проклятия.
— Совсем как на нашей старой аллее... — заметил Джеймс.
— Ты помнишь ботинки? — мечтательно спросила Харриет. Она по-прежнему выглядела довольно пухленькой, — возможно потому, что была такой маленькой, — зато ее похудевшие сестра и братья выглядели довольно неряшливо.
— Да, — сказал Джеймс. — Некоторые из них пару раз преследовали меня.
— Ты помнишь Руки? — спросил Роджер,.
— Да, — сказала Тельма. — Некоторые из них даже пару раз поднимали меня, когда я была еще котенком.
— И что они сделали... эти Руки? — спросила Харриет.
— Они сжали меня. Было больно. И хозяин рук кричал... «Крылья! Крылья! У него крылья!»... он вопил это оглушительным голосом... и больно сжимал меня.
— И что ты сделала?
— Я укусила его! — со сдержанной гордостью ответила Тельма. — Укусила так, что он выронил меня, и я убежала обратно к маме под мусорный бак. Тогда я еще не умела летать.
— А я сегодня видела... — вдруг сказала Харриет.
— Что? Руки? Ботинки? — спросила Тельма.
— Человечность? — спросил Джеймс.
— Человека? — спросил Роджер.
— Да, — ответила Харриет. — И меня тоже увидели.
— Оно погналось за тобой?
— Оно ударило тебя ногой?
— Оно бросало в тебя чем попало?
— Нет. Оно просто стояло и смотрело, как я лечу. И глаза у него стали круглыми, совсем как у нас.
— Мама всегда говорила, — задумчиво заметила Тельма, — что если сумеешь попасть в правильные руки, тебе больше никогда не придется охотиться... но если ошибешься, это может быть хуже, чем попасться собакам...
— Мне кажется, у этого человека правильные руки, — сказала Харриет.
— Почему ты так решила? — спросил Роджер совсем как их мама.
— Потому что он убежал, и вернулся назад с тарелкой, полной еды, — сказала Харриет. — И поставил угощение на тот большой пень на краю поля, — там, где мы однажды пугали коров, помнишь? А потом отошел далеко в сторону, сел, и просто смотрел на меня. Ну, еду я, конечно, съела. Она была вкусной, и очень похожей на ту, к которой мы привыкли в аллее, но свежее. И поэтому я, — решительно, совсем как их мама, сказала Харриет, — я собираюсь вернуться туда завтра, и посмотреть, что будет на том пне!
— Только будь осторожнее, Харриет Муар! — сказала Тельма голосом, еще больше похожим на голос их мамы.
    
На следующий день, когда Харриет, летя низко и осторожно, отправилась к большому пню на краю коровьего пастбища, она нашла на нем жестяную форму для пирога, полную кусочков мяса и кошачьего корма. Девочка с Фермы На Холме уже ждала ее, сидя футах в двадцати от пня, и стараясь не шевелиться.
Ее звали Сьюзен Браун, и ей было восемь лет. Она видела, как Харриет вылетела из леса, на мгновение зависла над пнем как большой толстый колибри, опустилась вниз, и аккуратно сложив крылья, принялась есть.
Сьюзен Браун затаила дыхание...
    
     На следующий день, когда к пню подлетели Харриет и Роджер, Сьюзен сидела от него футах в пятнадцати, а рядом с ней был ее двенадцатилетний брат Хэнк. Он не поверил сестре, когда та рассказала ему про летучих котят, и вот теперь его глаза были совершенно круглыми, и он почти забыл что нужно дышать...
Опустившись на пень, Харриет и Роджер принялись торопливо есть.
— Ты не сказала, что их двое! — прошептал сестре Хэнк.
Съев все до последнего кусочка, Харриет и Роджер сидели на пне, умывая мордочки.
— Ты не сказала, что их двое! — прошептал сестре Роджер.
— Я не знала! — прошептали в ответ обе сестры. — Вчера был только один. Но они такие славные, правда?

На следующий день Хэнк и Сьюзен оставили на пне уже две жестянки с кошачьей едой, отошли на десять шагов, сели на траву, и принялись ждать.
Первой из леса смело вылетела Харриет, сразу же опустившись на пень. За ней последовал Роджер. Потом...
— О, смотри! — восторженно прошептала Сьюзен. Появилась Тельма, которая летела очень медленно, с неодобрительным выражением на мордочке. — Смотри, СМОТРИ!! — почти закричала Сьюзен.
Из кустов вылетел Джеймс, который летел низко и неровно. Шумно захлопав крыльями, он приземлился на пень, и начал жадно есть. Он ел, и ел, и ел, и даже зашипел на Тельму, которая отошла к другой жестянке.
Двое малышей не отрываясь смотрели на четырех крылатых котят...
    
Наевшись досыта, Харриет умыла мордочку, и тоже смотрела на детей.
Прикончив последний кусочек вкусного корма, Тельма вылизала левую переднюю лапу, покосилась на детей... и внезапно взлетев с пня, помчалась прямо к ним! Они даже пригнулись, когда она пролетела у них прямо над головами, после чего вернулась на пень.
— Проверка! — сказала она Харриет, Джеймсу и Роджеру.
— Если она сделает это снова, не пытайся поймать ее, — предупредил Хэнк Сьюзен. — Это может ее спугнуть!
— Не считай меня совсем глупой! — прошипела Сьюзен.
Они сидели не двигаясь. Кошки сидели не двигаясь. Коровы ели траву поблизости. Ярко светило солнце.
— Киска... — вдруг сказала Сьюзен мягким тонким голосом. — Кс-кс-кс-кс-кс... киска-мошка... кошка-крылка... котокрылка!
Харриет прыгнул с пня в воздух, и, описав петлю вокруг девочки, опустилась ей на плечо. Прижавшись к ней, она замурлыкала в ухо Сьюзен.
— Я никогда, никогда-никогда не стану ловить тебя, или сажать тебя в клетку, или делать то, что тебе не понравится! — сказала Сьюзен Харриет. — Я обещаю! Хэнк, обещай тоже!
— Мурлык! — сказала Харриет.
— Я тоже обещаю! И мы никогда-никогда никому о них не расскажем! — с жаром сказал Хэнк. — Никогда! Потому что... ты же знаешь, какими бывают люди. Если они их увидят...
— Я обещаю! — повторила Сьюзен, и они с Хэнком пожали друг другу руки, скрепляя обещание.
Грациозно прыгнув в воздух, Роджер приземлился на плече Хэнка.
— Мурлык! — сказал Роджер.
— Они могут жить в старом амбаре, — сказала Сьюзен. — Кроме нас туда все равно никто не ходит. Там на чердаке есть старая голубятня, а в стене куча дырок, через которые летали голуби!
— И мы можем натащить туда сена, чтобы устроить им место для сна! — добавил Хэнк.
— Мурлык! — ответил Роджер.
Очень медленно и осторожно Хэнк поднял руку, и погладил Роджера прямо между крыльями.
— Ооо... — сказал Джеймс, увидев это. Он спрыгнул с пня, потрусил к детям, и присел у ноги Сьюзен.
Очень мягко и осторожно девочка потянулась вниз, и почесала Джеймса под подбородком и за ушами.
— Мурлык! — сказал Джеймс, уронив несколько капелек слюны на сандалий Сьюзен.
— Ну ладно... — сказала Тельма, подбирая последнюю крошку холодного ростбифа. Она поднялась в воздух, с большой грацией облетела вокруг, опустилась прямо на колени Хэнка, сложила крылья, и сказала:
— Муррр... муррр... муррр...
— О Хэнк... — прошептала Сьюзен. — Их крылья такие пушистые!
— О Джеймс... — прошептала Харриет. — Их руки такие добрые!
    
     Перевод — Redgerra
     Коррекция — Aaz

http://redgerra.furnation.ru/view/82424/?pageFrom=1